Бунт «цветных» окраин французских мегаполисов, успешно подавленный на днях президентом Николя Саркози, в очередной раз напомнил об остроте  проблемы иммигрантов и их потомков в сегодняшней Европе. Проблема затрагивает и Россию, где иностранной рабочей силы (и не только из стран постсоветского пространства) становится все больше. Итак, в чем же ценность французского опыта для тех, кто сталкивается с проблемой?

 «Разделяй и властвуй», – учили древние римляне. По этому принципу действует и правительство Пятой республики. Иммигранты и их потомки – люди необычайно разные. Одно дело – пришельцы из Европы, выглядящие на берегах Сены и Луары естественно: португальцы и поляки, греки и испанцы, русские и армяне. Другое дело – выходцы из регионов, входивших когда-то во французскую колониальную империю: арабы, африканцы, вьетнамцы и кампучийцы. В более чем семимиллионном океане иммигрантов Французской Республики представители второй группы – абсолютное большинство. Но и они решительно рознятся между собой. Как и почему?

Звоню давнему товарищу в Париж: «Как погода на баррикадах?» Он рапортует: «У нас все спокойно. Спасает соседство с общежитием республиканской гвардии». Дело в том, что мой друг Морис Азнак владеет булочной, расположенной в подчеркнуто буржуазном Седьмом округе Парижа. Двадцать лет назад Морис, филолог по образованию, бежал вместе со своей семьей из охваченного гражданской войной Ливана. Теперь он с переменным успехом торгует багетами собственного изготовления и, конечно, – восточными  сладостями. Встает в четыре утра, ставит тесто, растапливает печь… У прилавка – его мать или его сестра. Закрывается булочная, гордо носящая фамилию самого «артизана» (ремесленника), не раньше восьми вечера. И так каждый день кроме среды – официального выходного дня, разрешенного Азнаку мэрией (по французским законам, чтобы не оставлять жителей без хлеба, булочные не должны закрываться в один и тот же день).

Кругленький, улыбчивый, Морис известен всему округу, где лавочники избрали его одним из руководителей их профсоюза. Морис вообще необычайно общителен и активен: имеет членский билет пропрезидентской партии Союз за народное большинство и поддерживает хорошие отношения с местным лидером ультраправого Национального фронта. Вот уже несколько лет, как у Азнака французский паспорт, но каждый август он непременно отправляется в Ливан и Сирию – проведать родственников, навестить могилы. Он продолжает считать себя арабом, но взял французское имя и несколько изменил на галльский фасон свою фамилию: «Франция дала нам кров, и мы должны быть ей благодарны. Кому не нравится здесь жить, пусть уезжает».

У Мориса, несмотря на его оливковую кожу и несильный акцент, нет проблем ни с властью, ни с соседями. Лишь однажды у него состоялось общение с полицией на повышенных тонах. Какой-то «новый француз» запарковал свой Мерседес на служебной стоянке, у входа в булочную Азнака, а тому как раз требовалось выгружать привезенные из супермаркета «Метро» муку, молоко и сахар. Пришлось вызывать городовых, которые слишком неспешно, по мнению Мориса, наводили порядок. Но, в конце концов, навели. К стыду сказать, нарушитель парковки, «награжденный» солидным штрафом, оказался известным политиком, экс-министром.

Азнак – типичный представитель тех многочисленных выходцев из бывших французских колониальных и мандатных территорий, которые худо-бедно реализовали себя в Пятой республике, благодаря соблюдению незамысловатого принципа: «В чужой монастырь со своим требником не ходят». Морис не маскируется – нет! Он натуральным образом приспособился, что совершенно естественно для страны, где у каждого четвертого гражданина непременно есть бабушка или дедушка из иммигрантов. С воинственными соплеменниками, живущими в парижских пригородах, трудяга Азнак никаких контактов не поддерживает. «Мы – из разного теста», – говорит булочник.  Более того – именно их он считает виновными в разжигании межэтнических конфликтов, то и дело вспыхивающих во Франции.

«Ошибка была допущена еще в президентство Валери Жискар д`Эстена, который во имя «объединения семей» открыл границы Франции для сотен тысяч алжирцев», – считает  Морис. Последующие правители, объясняет он, лишь усугубили ситуацию, узаконив выплату всевозможных пособий  многодетным семьям, живущим в полигамии. Отцам мусульманских семей стало не нужно работать – они и так зажили безбедно, не говоря уже о том, что специально для иммигрантов принялись строить целые кварталы блочных домов, естественно, превратившиеся в резервации. Там живут по иным законам. Там другая шкала ценностей. Французское, светское образование по этой шкале не котируется.

Власти более тридцати лет делали вид, будто государства в государстве не существует, но вот в активную жизнь вступило новое поколение. Это поколение людей, родившихся во Франции, но ощущающих себя завоевателями в чужом, враждебном им государстве. К тому же это поколение людей, избалованных постоянным попустительством властей и одурманенных лозунгами исламистской нетерпимости. «Последствия столкновения этой алчной, жестокой стаи с современной действительностью в единой Европе могут быть самыми трагичными», – считает Морис.

Так оно и вышло во время «войны миров» в 2005 году. Так получилось и в парижском пригороде Вилье-ла-Бель.

Звонок моему другому парижскому товарищу застал его врасплох. Эдуар Кибунду, как он говорит про себя сам, «француз конголезского происхождения». Необычайно тонкая натура – образованный человек, получавший образование как в Браззавиле, так и в Париже. У него своя фирма. Недавно он вторично развелся. Имеет шестерых детей. Все шестеро – девочки и все – редкий случай! – живут  с ним.

Умелец на все руки, Эдуар на судьбу-злодейку не жалуется, несмотря на то, что она его явно не жалует. То в его офис поздно вечером ворвались три боевых парубка и, связав его, вынесли все компьютеры. То какие-то злодеи угнали машину. То прямо у школы пристали к его дочери и стали предлагать четырнадцатилетней девочке марихуану... Впрочем, что тут удивляться, если живет он в Клиши – том самом пригороде Парижа, где цветные подростки в 2005 году сгорели в трансформаторной будке, из-за чего и началась вся тогдашняя иммигрантско-пиротехническая буча.   

«Почему об этом не сообщили в прессе?», – переспросил меня Эдуар, – Во-первых, журналистам дан приказ не разжигать никоим образом антимусульманские настроения. Во-вторых, произошел этот ужас в городке, расположенном в пяти шагах от Евродиснейленда. Власти боятся, что после обнародования такого кошмара никаких туристов в гости к Микки-Маусу и пушкой не загонишь!»

Холодок бежит за ворот! Ведь, по большому счету, исламисты, прикрывающиеся разговорами о необходимости «новой интеграционной политики» Пятой республики, заштопали глаза всему политическому истэблишменту. И, начиная с прихода социалистов и коммунистов к власти в 1981 году, руководителей страны такое положение вполне устраивало. Правители Франции, вбухивавшие миллиарды из карманов налогоплательщиков в приручение иммигрантов из стран Магриба и их бесчинствующих отпрысков, с упорством камикадзе утверждали, что все к лучшему в этом лучшем из миров, а страна жила совсем по другим нормам и в других реалиях. Только президент Николя Саркози решился положить конец этому беспределу. «Бунтовщики должны быть наказаны. Республика не потерпит хулиганократии», – пообещал он.

«Французское общество балканизировалось, то есть беспорядочно распалось на всех уровнях», – считает  известный писатель Ги Сорман. «Патронат перестал быть национальным, студенты деполитизировались, профсоюзы больше не защищают никого, кроме частных интересов их лидеров, политические партии растеряли своих членов, иммигранты создали параллельную экономику. И все эти микрообщества сосуществуют во Франции. Молодое поколение иммигрантов в полный голос заявляет об этом – ему нечего терять. И не надо искать связь между казенными речами политиков об иммиграции и непосредственно иммигрантами, массово приезжающими, чтобы воспользоваться нашими учебными заведениями и хорошими больницами. Две ипостаси существуют параллельно, не смыкаясь: государство – наверху, а общество – внизу», – заключает он.

А может быть, жизнь в микрообществах и есть единственно разумный, достойный выход из пламени горящих мусорных бачков, которым озарена жакерия «цветных» пригородов? Звоню еще одному моему парижскому другу. Мощные азиатские корни Виктора Клода дают о себе знать даже в ходе телефонного разговора. Мой товарищ приехал во Францию из Вьетнама более тридцати лет назад, но по интонации и высокой тональности голоса все равно остался вьетнамцем. Спрашиваю: «Как дела, Виктор?» Он в ответ: «Чайнатаун держится, как непотопляемый авианосец».

Виктор Клод живет в Тринадцатом округе Парижа. Раньше там, за Монпарнасом, селились русские: большевики, эсеры, потом – белоэмигранты. А за последние полвека район захватили азиаты: выходцы из Индокитая, тайцы, китайцы… Вокруг супермаркета братьев Танг – основного очага местной цивилизации – течет своя микрожизнь. «Бёр» и «блак» – так французы зовут арабов и африканцев – на территории «вьетов» (прозвище азиатов) не появляются. Знают: здесь им не место.

И правда, в парижском Чайнатауне самый низкий в столице уровень преступности. Здесь «мусор» убирают сами: в случае возникновения ЧП, местные жители своими силами разрешают конфликтную ситуацию. Впрочем, если тут и случается что-то криминальное, это очень смахивает на новеллы По и Конан-Дойля. Так, лет пятнадцать назад строители стали рыть котлован и напали на заброшенный подвал, нашпигованный скелетами. Судебные эксперты определили, что это останки азиатов. Параллельно кто-то из статистиков вспомнил, что в Тринадцатом округе самая низкая в Париже смертность. Следователям не надо было долго ломать голову, чтобы сделать умозаключение: когда кто-то в Чайнатауне умирал, труп прятали в подвал, а по документам умершего во Францию благополучно въезжал новый иммигрант из далеких краев. Французским властям определить подлог было необычайно трудно. Не секрет, что для европейцев все азиаты на одно лицо.

Сама жизнь писала в Тринадцатом округе и другие детективы. В одном из небоскребов убили пожилого мужчину. Уничтожили кровожадно, после жестокой пытки. Сыщики принялись копать и вскоре нарыли: тихий жилец железобетонной высотки оказался в прошлом одним из ближайших соратников Пол Пота – вожака «красных кхмеров».  Чтобы отомстить за замученных палачом-садистом родственников, кто-то из кампучийцев и «заказал» киллерам скромного старичка-боровичка…

В Тринадцатом не торгуют прямо на улицах наркотой и не зазывают сыграть в наперстки, как в арабо-африканских пригородах. Здесь все чинно и вкусно – весь воздух благоухает лакированной уткой и букетами из кориандра. Целомудрие и трудолюбие возведены в абсолют. Однако не верьте глазам своим! В подпольных казино, где играют в мажонг и макао, найдутся и марихуана, и кокаин. Но – только для своих. Никому кроме азиатов туда  не попасть.

«В Тринадцатом живет около восьмидесяти тысяч выходцев из Азии и их потомков, –   рассказывает Виктор Клод, – Мы любим спокойствие, любим Францию и не хотим никому причинять головной боли. Между собой мы говорим на наших языках, но мы вросли во Францию, не переставая оставаться при этом представителями Азии. Единственное, чем мы поступились – это наши имена. Помню, когда мы въезжали с родителями во Францию, миграционные власти, неспособные прочесть наши документы, потребовали, чтобы беженцы сменили непроизносимые для европейцев имена и фамилии. Нам предоставили для выбора целый список, состоящий только из христианских имен, значащихся в святцах. Мы выбрали некоторые из них, так и стали по документам французами…».

Мой друг Виктор, он же – Клод, не успел договорить до конца фразу, как после мерзкого треска на международной линии нас грубо прервали. Решив не поддаваться интригам телефонии, я принялся вновь вызывать на кнопках далекого друга. Но, как часто со мной случается, перепутал в электронной записной книжке телефон и попал к другому моему давнему парижскому приятелю, на этот раз – стопроцентному французу «голубой крови». На мой дежурный вопрос: «Как дела?» бизнесмен Тьерри де Монсегюр, запыхавшись, произнес: «Гляжу, как полицию лупят, и чемоданы пакую. Если так и дальше будет продолжаться, я этого арабского балагана не выдержу… Уеду жить куда-подальше из Европы, пока и здесь интифада не началась. Куда-нибудь в Аргентину!». И неуверенно он  добавил (как истинный потомок галлов, никогда не бывший в ладах с географией): «А может, – на  Коста-Рику. Прекрасный остров, говорят!.. Там, по крайней мере, хоть алжирцев еще нет».